Дорогой Алексей!
Я задумала и уже написала в уме для вас множество писем, да все не могу положить их на бумагу. Когда началась война, это горе заслонило все остальное. И первое время остро хотелось действовать — и словом, и делом, и помышлением.
И было ощущение, что весь мир поднимется и положит конец этой войне. Но этого не произошло. А происходит все так, как происходит обычно. Пылали печи Освенцима, арестовывали целые семьи и посылали в лагеря смерти, сжигали деревни, ликвидировали гетто, а у нас по ночам разъезжали воронки, арестовывали по планам и директивам сотни тысяч невинных людей, которых потом гноили на лесоповалах, а миллионы гибли в колхозах от голода.
А люди продолжали ходить в театры, в кино, работать, отдыхать, радоваться жизни. То же и сейчас. Ханна Арендт назвала это Банальностью Зла, так назвав свою книгу о суде над Эйхманом.
А точнее было бы назвать этот процесс банализацией зла. И я тоже живу в этом потоке и участвую в нем. Мой протест выразился в участии в двух антивоенных митингах — на втором, 6 марта, по вашему призыву, меня арестовали на Сенатской площади, судили и присудили 20 тысяч. Потом родители пятиклассников написали донос, что я выступаю против войны и называю Путина убийцей. Я подтвердила, что это правда. Еще одна коллега написала донос. Но все обошлось.
Я не скрываю своей антивоенной и антипутинской позиции — но этого мало, мало. Я тоже была в театре. Радуюсь каким-то маленьким удачам. Кормлю и лечу своих животных и при этом осознаю, что я — часть этого зла, именно потому, что и для меня горе войны стало привычным. «Я часть той силы, которая, желая добра, вечно творит зло», — можно сказать, перефразируя гетевского Мефистофеля, у которого все происходит наоборот.
А что надо делать? Уехать, сесть в тюрьму, прекратить жить. Уехать не могу из-за сына призывного возраста и из-за животных. В тюрьму не села и продолжаю жить. И мой вердикт: виновна. Это мой собственный внутренний вердикт — и никакие присяжные меня не оправдают.
С начала войны пережила четыре смерти — трех знакомых и близких мне людей, и родной маминой тети. Тетушка Зинаида Андреевна прожила нелегкую жизнь — в раннем детстве арест по политической статье старшего брата, к которому они с мамой ходили на свидания в Большой дом на Литейном проспекте, а почти пятьдесят лет спустя я ходила на допрос. Будучи на девятом месяце, по политическому делу своего отца. Но тетя Зина всегда говорила, что старость зато у нее счастливая.
И тут война. А в Украине у нее две родные племянницы с семьями. Объявили мобилизацию. Внукам пришли повестки. Старший уже много лет работает с семьей в Германии, а вот младший пока не уехал в Грузию, мы все были на пределе. У тети в 91 год произошел инфаркт, а внук Артем, страшно рискуя, приехал из Тбилиси на похороны.
Алексей! К этому страшному всеобщему горю — войне — прибавилось новое горе — приходящие от вас известия, что ваше здоровье пошатнулось и вас пытают. Я молюсь за вас как за самого родного человека. Я молюсь, но чувствую себя сейчас так, как это было в первый раз, когда вас отравили и не выпускали из страны, и во второй раз, когда вы держали голодовку. Я чувствую глубокое горе, неизбывное горе и постоянный страх за вас.
Я боюсь даже задумываться о том, что сейчас чувствует Юля, ваши родители, Даша… Я не знаю, что делать и как этому положить конец. Раньше я надеялась, что моя ненависть — праведная, чистая — влившись в поток всеобщей ненависти, убьет Путина, но этого не происходит. Все идет так, как идет, и будет так, как будет.
Я посылаю в Небо мольбу: Господи! Услышь мою молитву! Дай рабу Твоему Алексею сил и крепости духа смиренно и кротко пережить посылаемые ему испытания, освободи его из узилища и верни семье! Господи, избави нас от супостата Путина! И да будет на все воля твоя. Я прошу вас, дорогой мой человек, прошу, хотя и не имею права, прошу выдюжить и выдержать — вы так нужны нам, нужны миру, нужны заболевшей России!
Живи больше, Алеша!
