Письмо Марины Ермаковой #167: Про Путч

Дорогой Алексей!Сейчас, когда в связи с 30-летием Путча очень много говорят о нем и даже высказывают сожаление, что не поддержали гэкачепистов, я погружаюсь в воспоминания — любимое мое занятие —  и вижу отдельные картинки, образы прошлого.

У меня очень хорошая эмоциональная память — «память сердца» — и я помню свои чувства. Помню ту атмосферу наполненности новым ощущением — жизнь меняется с каждым днем и становится все свободней и интересней. И я начинаю ощущать происходящее как МОЕ ВРЕМЯ, чего никак не могу сказать о годах застоя. Все идет как надо — переоцениваются события прошлого, из телевизора доносятся новые, искренние и человеческие голоса, которые говорят правду.

Митинг после смерти Сахарова собирает десятки тысяч. Папа приносит из Мемориала тоненькие томики Архипелага ГУЛАГа — его диссидентам раздали бесплатно. Оценка Солженицына меняется с минуса на плюс у его прежних гонителей. Оказывается, все «были диссидентами во внутренней эмиграции». И доходят слухи, что республики Балтии уже на пути отсоединения, что вызывает только одобрение; с каждым днем мы узнаем что-то новое. В газетах столько сенсационных публикаций, что только успевай читать. 

И вдруг утром звонит сын, которому тогда девять лет и вмести с дедушкой они отдыхают в доме отдыха в Репино, и просит, чтобы я не говорила, где они, если дедушку придут арестовывать. Его недавно, летом 1987 года освободили из ссылки по «сахаровской» амнистии. Я не понимаю, что происходит — я в это время переживаю бурный роман и телевизор не смотрю. Но тут включила — ерунда какая-то. То балет, то дикторы с натянутыми лицами несут, как раньше, какую-то официозную муру, из которой ничего нельзя понять — характерная для советского периода манера излагать события.

Еду к маме. Они с отчимом следят за событиями и сообщают мне о путче. Помню, что тогда у меня было твердое ощущение, что это временный последний всплеск — обреченная на провал попытка затащить нас с чистого воздуха и солнечного дня назад, в затхлый подвал, откуда мы только что вышли. Мне кажется, что и сами пучисты ощущали эту свою обреченность — они пытались остановить разогнавшийся поезд. 

Встречаю свои подругу детства, спрашиваю, слышала ли она о путче, и она откровенно отвечает: «Меня кроме моей личной жизни ничего не интересует». Это вызывает у меня одобрение — всегда приятна искренность. 

Еду в маршрутке, попутчицы — две девушки из Сибири. Им кто-то из пассажиров задает риторический вопрос, понравилось ли им у нас. Отвечают неожиданно: «Ну не знаем, тут у вас все путчи какие-то!» Папа, когда я ему рассказала, очень смеялся.   

Помню, что Горбачева, к которому сейчас испытываю глубокую признательность и период правления которого считаю самым счастливым в советской и постсоветской истории, тогда уже многие сильно недолюбливали, отчасти по российской привычке не любить всякую власть, отчасти из-за яркости, элегантности и непривычной для нашего человека активности Раисы Максимовны, которая на самом деле была поводом для гордости, но главное — из-за антиалкогольной кампании (Какой город потом переименуют в честь Горбачева? — Минеральные Воды. Или: “В пять часов поет петух, в восемь Пугачева. магазины на замке — ключ у Горбачева”).

Но все равно, я не помню, чтобы тогда кто-нибудь морально поддерживал пучистов. Этот путч вообще происходил в жанре классического фарса и как-то очень быстро сошел на нет, да иначе и быть не могло. Потом помню, как в какой-то газете объявили конкурс на расшифровку аббревиатуры ГКЧП. Запомнила только одну — Гады Коммунисты Что Придумали

Начиналась новая эпоха — и сопротивление было бессмысленно. 

Живи больше, Алеша!

19 августа 2021