Письмо Марины Ермаковой #162: Возвращение Одиссея

Дорогой Алексей!

Сейчас август, и приближается годовщина вашего отравления. Даже для меня, человека постороннего, это испытание. И я представляю (вернее, стараюсь представить), что должны испытывать сейчас ваши близкие.

Вы в тюрьме — и сейчас очень многие сочувствующие вам люди говорят, что ваше возвращение было ошибкой. Некоторые политологи даже высказывают версию, что в вашей команда был инсайдер — засланный казачок, — который, якобы, убедил вас вернуться, приводя аргументы, что это будет самый безопасный и «выгодный» вариант.

Я не могу слышать подобные разговоры — сразу перехожу на крик, поскольку считаю и чувствую, что ваше возвращение было единственно правильным и возможным поступком в самом высоком смысле.

Большинство людей видят в том, что вы делаете, прежде всего политическую мотивацию, которая, несомненно, присутствует, но не является основной. Вы давно уже поднялись на совершенно другой уровень — общечеловеческий, бытийный, моральный. Это — уровень борьбы добра со злом, уровень почти религиозный. И в этом состоит мерило ваших поступков, что не могут понять преступники у власти — они все время судят о вас с точки зрения собственных, шкурнических, мотивов и интересов. Они, похоже, действительно не понимают, с кем имеют дело, и поэтому постоянно вам проигрывают.

(Вспомнился диалог из «Ассы»: «Вы где прописаны, где живете?»«Он поэт, он на белом свете живет».

Возвращение — это божественный акт.

Мне вспоминается Одиссей, который после десяти лет троянской войны еще десять лет возвращался домой. Он рвался каждой клеткой, каждым глотком воздуха в родную Итаку. Он двадцать лет не видел жену и сына, не вдыхал запах родного очага, не ступал по земле, по которой бегал ребенком, — и ничто, даже боги, не могло его остановить. 

Один немецкий филолог сказал про Одиссея, что он отказался от бессмертия, вечной молодости и любви богини ради своей старухи. Каков масштаб?! Просто вселенский! И какая мощь! И именно своим возвращением, таким понятным нам, человеческим, родным, он поставил себя вровень с богами — и сами олимпийцы преисполнились к нему уважения и божественной зависти. 

Я помню. Зима. Мрак и холод за окном. В теплой, маленькой аудитории — почти клетушке — филфака мы читаем Гомера и разбираем тонкости гомеровского диалекта в Одиссее, и я реально чувствую соль на губах и запах моря и это солнце, солнце, солнце. Я испытываю странную — родовую — гордость за Одиссея, и его энергия, мощный импульс к возвращению, мускульное напряжение и отвага через тридцать три столетия передается мне. И мне весело. И это — миг счастья. 

И за ваше возвращение я испытываю тоже родовую гордость — и благодарна вам за него. И могу сказать вам об этом. И это — снова миг счастья!

Живи больше, Алеша!

(с) В иллюстрациях использованы работы The Return of Ulysses Giorgio de Chirico 1968 и Hughie O’Donoghue (1953).