Дорогой Алексей!
Вчера отправила вам длинную-предлинную открытку с поздравлением. Срок доставки нельзя предугадать. Первое заказное письмо я отправила 16 апреля. Мне обещали, что оно дойдет через восемь дней, а оно пришло 25 мая, и то после того, как я «поскандалила» и послала запрос на розыск письма.
Не хочу повторяться. Скажу только, что вы счастливый, по-настоящему счастливый человек: у вас есть мать, отец, брат, Родина, которую вы любите глубоко и страстно. У вас есть самая преданная и любящая на свете женщина — Юлия. У вас есть дети, друзья. Есть хлеб насущный. Есть легион людей, вас любящих и поддерживающих, и легион вас ненавидящих.
Есть вера, надежда и любовь. Вы благодарны миру за разлитые в нем моря и реки и воздвигнутые горы, за пение птиц и плеск воды. Вы — человек библейский. У вас есть честь, которой вы дорожите, и моральный закон внутри. Вы УСЛЫШАЛИ евангельский призыв Господа: ‘Любите друг друга‘. И верой на него ответили, эту веру выстрадав. И пожелать я могу вам только восстановления здоровья — судя по тому, что вы вынесли — могучего; и скорейшего освобождения из узилища.
И хочу поделиться с вами своими наблюдениями.
Но сначала предыстория. В 1995 году я принимала участие в очередном Всемирном Конгрессе По Эстетике в Финляндии, в городе Лахти. Выступала с докладом. Мне не верилось, что я еду за границу, поскольку я выросла с сознанием, что мне, как дочери диссидента, выезда за границу, даже в социалистические страны, навсегда закрыт. А здесь собрались коллеги со всего света, выступают, спорят, делятся впечатлениями, выпивают. В общем, фантастика.
И вот на пленарном заседании после очередного доклада слово взял пожилой профессор из Японии. Он говорил на очень ясном и красивом английском, говорил медленно и интересно.
Сказал, что в японской культуре наряду с пейзажем — landscape, существует понятие windowscape — вид из окна. А еще он говорил, что в японской культуре пейзаж обязательно включает в себя звук.
Но неважно, что он говорил, хотя это и было очень интересно. Меня поразило другое: с первых звуков его голоса я начала плакать.
Этот голос — спокойный, размеренный — касался каких-то таких струн души, что вызывал слезы, но слезы эти были счастливыми, потому что вызывали ощущение катарсиса, то есть очищения через сострадание. Именно такими слезами плачешь, когда смотришь в театре глубокую трагедию или слушаешь музыку. Но человеческий голос, простой его звук и интонация вызывал у меня такую реакцию впервые.
Когда он закончил, я была уже на грани того, чтобы зарыдать вголос. Больше я такого никогда не испытывала. Мои коллеги из Питера советовали мне ему об этом рассказать, но мне тогда казалось, что это нескромно. Кроме того, я и хотела, и боялась услышать снова этот голос. Я до сих пор до конца не поняла, почему его голос вызвал у меня такую реакцию. Голос этот был каким-то нутряным, запредельно искренним, не защищенным никакой лакировкой, он как будто вместе с дыханием проникал в душу и заставлял ее трепетать от счастья соприкосновения с чем-то неведомым и прекрасным… Да, голос.
Потом моя подруга объясняла мне в категориях индуизма, что у любого человека голос фиксирован на определенной чакре. Голос японского профессора мог быть фиксирован на Анахате, сердечной чакре. Это — голос проповедника. Или же на Аджне, третьем глазе — чакре, дающей способность проникать в тело другого человека. Не знаю. Но только с той поры я стала отдавать себе отчет, насколько для меня информативен голос человека. С первых звуков голоса мне становится ясно, буду ли я добровольно общаться с человеком или нет.
Все это я пишу вам для того, чтобы поделиться одним наблюдением.
Вы, Алексей, обрели новый голос. Это голос, за которым стоит опыт боли, и потому он вызывает отклик и доверие.
Еще тогда, когда вы на суде в Москве говорили о великой русской литературе — одни страдания, голос ваш срывался и самой интонацией своей свидетельствовал о переносимой боли. На фоне фальшивых анонимных голосов судьи и всех наделенных властью ваш голос ранил своей искренней, человеческой интонацией. Это — голос новой духовной высоты, ранящий, мучающий голос, который любишь с первых звуков.
И на недавнем заседании после уже голодовки я опять с нетерпением и страхом слушала ваш голос — вы его заслужили и его удостоились. Я поняла, что мне, как и очень многим, не хватает вашего живого голоса. По нему мы скучаем и его жаждем услышать. Поскорей бы уж вы вернулись!
Храни вас Господь! Благослови вас Матерь Божия!
Живи больше, Алеша!
