Вы страдаете гипертрофированным отвращением
к возможности быть ограбленным, обобранным,
обманутым и униженным. Нищета вас угнетает.
Коррупция возмущает. Невежество ужасает.
Насилие оскорбляет. Жадность отвращает.
Гонения подавляют. Трущобы удручают.
Преступления терзают. Словом, нормальная жизнь
вызывает у вас депрессивное состояние.
— Джозеф Хеллер, Catch-22
Привет, Леша.
Сегодня 15 марта, а мы так и не знаем где ты — судебные предписание по тебе направляются в ИК-2, твоих адвокатов туда не пускают и информации по тебе никакой не дают; Кремль заявляет, что и вовсе не располагает такой инфой и не справочное бюро.
Лукашенко прокомментировал фильм NEXTA: он назвал его «калькой с фильма о Путине» и добавил, что «никогда себе не позволит украсть что-то у людей». (Ага, просто берет свое.)
На Востоке Украины активизируются движения военной техники, потому что кое-кто продолжает бряцать ржавыми доспехами. Путин проговорился, что “Решение обеспечить свободное волеизъявление крымчан для воссоединения с Россией было принято, чтобы в Крыму не повторился Донбасс”. Вот это, я понимаю, свобода слова и никакой цензуры — RT даже не стали это откровение модерировать.
На Редакцию Новой Газеты была осуществлена Химическая Атака; и в то время, как муниципальных депутатов вяжут и сажают пачками, в Россию с официальным визитом приехала делегация Хезболлы. Ну что ж, ждем делегацию ИГИЛ. Такие новости из ада.
Из хорошего:
Вчера Юля запостила кусочек твоего письма про блины и, блин, было здорово видеть хоть какие-то новости от тебя, хотя шоколадная паста в палец толщиной — это и правда ужасно.
“Кино” сегодня выпустили фильм-концерт из Севкабеля и говорят, это — фантастика.
….
C утра пришла Кали поделиться тревогой, что ее новый загранпаспорт завис, потому что его проверяет ФСБ — что-то им там показалось подозрительным. Она, конечно, напряглась.
— Не паникуй раньше времени, будем решать проблемы по мере их поступления.
— Я бешусь! Можно, чтобы хоть что-нибудь уже пошло гладко и без всякой вот этой вот поеботы?
— Ты живешь в такой стране, где гладко без поеботы, знаешь, это когда ты на свободе и каждый день свободно в метро перемещаешься. Поверь, у тебя пока все гладко, ха-ха!
— Ахахаха!
Пока мы смеялись, зешел Хулиган, я рассказала ему про калин паспорт.
— Jesus fucking Christ. А в Мьянме, видела, что творится? Они уже расстреляли больше 100 человек.
— Через несколько месяцев это же ждет и Россию.
— Нет, ну погоди. У них, у этой военной верхушки, нет поддержки совсем, они пытаются управлять ситуацией с помощью оружия, а у Путина все же большая поддержка людей.
— Ты прав, но через несколько месяцев Путина не будет и власть окажется у такой же военной хунты как в Мьянме, которые для народа никто с нулем авторитета — вот тогда начнется то же самое.
— Ты все-таки в это веришь? В уход Путина?
— Абсолютно. Это уже началось, и вот про последнюю ситуацию говорят: это уже не Путин, это коллективный Патрушев. Ну, ФСБ. Посмотри, что они делают — это уже никакая не политика, это тупо военная диктатура, сила есть ума не надо. Они не перед чем не остановятся.
— Это ужасно, они там просто расстреливают людей на улицах, ну и люди уже стали оказывать сопротивление, потому что… Это революция — такое уже звучит.
— Да. Увы, но это кажется неизбежным. Эксперты говорят, что интеллигентная белорусская революция показала, что мирным способом, к сожалению, ничего не добиться. Ну как, против полмиллиона гвардейцев? Говорят, что пока люди не начнут оказывать сопротивление, жечь покрышки и все такое, ничего не изменится. Они боятся только силы. А так просто будут подавлять и все.
— Ну это гражданская война.
— Это не гражданская война, это власть против гражданского общества.
— Ну это и есть определение гражданской войны. Военные действия внутри одного государства между его представителями. Не обязательно обе стороны конфликта должны быть хорошими.
— … (мне не хватает эрудиции дискутировать).
— А пришли мне каких-нибудь ссылок, кого ты фолловишь.
— Ладно.
Я отправила ему ссылки на Марка Фейгина, Пионтковского, Гудкова, Крашенинникова, Соловья, Христо Грозева, Илью Яшина, ну и Навального, само собой.
В поисках определения гражданской войны, которое не давало мне покоя, я нашла старую статью про Донбасс на Радио Свобода.
“Это – внутренний конфликт, но не каждый внутренний конфликт является гражданской войной.”
— Алексей Панич
….
Днем я делала заметки к очередному письму тебе, а вечером пришли новости из ИК-2. Я прочла твое письмо и решила, что пора. Написала в ФБК Инфо, надела подаренный Хулиганом свитер Riot Division, и пошла на ужин к D.
По пути Facebook подбросил мне меморис: пару постов и альбом “Московский Майдан” с фотографиями с Марша Мира 15 марта 2014.
Серые, паршивого качества фотки показывали пасмурный тревожный день, в котором отрадного было только неожиданно большое количество вменяемых людей, заполонивших в тот день центр Москвы; и тот факт, что никого не били и не запихивали в автозаки. Надо же, — подумала я, пролистывая альбом, — хоть ставь иллюстрацией к следующему письму.
Насколько, казалось, мрачно тогда было — настолько, оказалось, это еще был не мрак.
…
“В какой-то момент, на подходе к площади Сахарова мне повстречался человек с плакатом.
Анамнез:
ВОВАН
ВСЕЯ
РУСИ
— О, вот мы и встретились. — Сказала я, помахав бумажкой ПСИХИАТРА ПУТИНУ.
— Да, это оно. — сказал он.
Мы пожали друг другу руки.”
….
За ужином всплыла ‘Сatch-22’ Хеллера, все стали вспоминать шутки оттуда, и Хулиган сказал, что это его любимая книга.
— Это любимая книга еще одного моего друга, которого я бесконечно уважаю, — сказала я, имея в виду нашего с Хулиганом общего друга Бо, — но я ее, признаться, так и не прочла. Все собиралась, но всякий раз читала описание и руки опускались: фу, про войну. Я же советский ребенок, я выросла на историях о войне, они у меня вот здесь сидят. Но потом я посмотрела сериал — это просто класс! Я даже не сразу поняла, что это не просто сериал с таким же названием, а что он реально по книге Хеллера — настолько он смешной и классный. И Клуни там прекрасен.
— Я прочел эту книгу на войне. — сказал Хулиган.
— В каком году? Ты же был там трижды.
— Это был 1992, я был в армии, но поехал домой на выходные. У меня были некоторые проблемы, и врач решил, что мне будет полезно съездить домой, увидеть семью, развеяться.
— Психологические проблемы?
— Да. У нас у всех были такие сумочки на боку, полные седативных, амфетаминов и всякого — я постоянно был под чем-то. Я поехал домой к родителям, но это не помогло. Я приехал и увидел, что война переместилась далеко с линии фронта — в нашу деревню, она была уже повсюду. Я думал, что зря уехал, что должен быть со своими друзьями на посту, не находил себе места. Мне было так плохо — я порезал себе лицо.
Я взяла его за лицо, всматриваясь.
— Ты что, думаешь, я вру!?
— Да нет, конечно, — ищу шрамы!
— В общем, я поехал назад на линию фронта. Мы охраняли один объект на военной базе, типа склад, и там был вагон полный книг. Целый вагон. Эти долбоебы офицеры заставляли бедных солдат — которые были в осаде 9 месяцев, удолбанные и все такое — собирать все, лишь бы не оставить ничего хорватским оккупантам. Включая целую библиотеку военной базы.
— Jesus Christ. — Сказал Брайан.
— И я такой, значит, роюсь в этих книжных завалах, в поисках чего бы почитать, и нахожу Catch-22. У меня была эта книга — не могу поверить, что не сохранил ее! — со штампом Библиотеки Военной Базы Маршала Тито в Загребе! Кто этот гениальный человек, который купил эту книгу и принес в Военную Библиотеку?!
— Нереально.
— И это вернуло меня к жизни. Эта книга вернула меня к жизни. Я такой, ‘What the fuck is going on? What the fuck is going on! I will live again.‘
— Ты не читал ее до этого?
— Нет, это был мой первый раз. Я знал, что есть такая книга, но даже не знал, о чем она.
— Я помню, я прочел ее в старших классах, — сказал Брайан, — но я рос в Канаде и там все было больше о канадской литературе, а это очень американская книга, она была не в чести. Помню, еще был фильм по ней, и он мне тоже очень зашел, но это была одна из тех книг, в которых жизни было даже чуть больше. Таких книг немного, ну вот еще какие-то рассказы Маргарет Этвуд.
— Когда я прочел эту книгу, то был вообще-то удивлен, что она не попалась мне в старших классах, потому что она выглядела как то, что очень бы понравилось мне и моим друзьям. Но я правда не знал о ней.
— Расскажи ребятам про День Сурка. — попросила я (потому что это моя любимая история и я хотела послушать ее еще раз).
— О, да. Я был призывником во время бомбардировок НАТО. Я был в какой-то чертовой дыре, мы спали буквально в конюшнях. Так как НАТО бомбили военные базы, они размещали военные юниты в школах, конюшнях и всем таком. Так что мы жили в конюшне, в реально дерьмовых условиях. А потом нас переместили в какой-то детский сад. Я был в военной полиции, мы контролировали трафик всяких продавцов черного рынка, контрабандистов, дезертиров, шпионов. Была утренняя смена, дневная смена и вечерняя смена, а в остальное время ты просто сидел, втыкал в телик и курил.
И там был телеканал, который принадлежал дочери Милошевича — ужасный, коммерческий, до войны они крутили самую дрянную музыку и какие-то популярные фильмы. Мы были под санкциями и никого не волновали копирайты, так что они крутили всякие свежие голливудские хиты. Во время бомбежки они тоже крутили какую-то музыку, но в основном патриотическую.
— Где это было? — спросила D.
— ТV Košava.
— Географически?
— Я был в Банате, в Зренянине. Короче, там были включения новостей каждый час, и иногда они могли длиться по целому часу. Иногда они показывали фильмы, но эти фильмы были искромсаны, потому что постоянно прерывались новостями. Каждый наш день был похож на предыдущий. Ты делаешь одно и то же дерьмо, потом ты смотришь телик, и каждый день они там, такие, “Мы совсем скоро выиграем войну, НАТО проигрывает—
— ‘Победа близко!’
— … ага, “победа близко”. И вот на этом телевидении, которое для нас было символом всего, что не так с этой страной — вдруг кто-то, какой-то подрывник, ставит ‘День Сурка‘. Каждый день. Ты никогда не можешь его досмотреть — из-за прерывающих фильм новостей, но каждый день ты смотришь чуть-чуть больше, и еще чуть-чуть больше. У нас была трава, кто-то принес травы, и вот, представляете, мы накуренные каждый день после обеда смотрим ‘День Сурка’. И я, такой,
Боже, это так ужасно, и так прекрасно в то же самое время.
— Хочу сказать, что я собираюсь написать про это, — сказала я. — Потому что это потрясающая история.
— Я тоже хочу написать про это! — сказала D.
— Я даже одно время хотел выяснить…
— … кто этот чувак?
— … да, кто этот чувак. Потому что было очевидно, что это не случайность.
— Выяснил?
— Нет, я не проявил достаточной инициативы.
D тоже вспомнила историю:
— Была история в Нови Саде. Там был один парень, он любил играть на электрогитаре, чем очень бесил армию, которая как-то там расположилась этажом ниже. Ну, типа, есть чувак, он играет рок-музыку каждую ночь, и другой военный чувак решает послать его в армию. И он отсылает его в Косово. И парень теряет палец. Отрезало на войне.
Когда шла война, люди буквально сбегали из своих домов. Мои друзья хранили сумки с вещами в других домах и ночевали у своих друзей, чтобы избежать военных, потому что тебя в любой момент могли послать на передовую. Так вот этот парень был вынужден туда отправиться, потому что военному чуваку снизу просто не нравилась его игра на гитаре. И вот, годы спустя, он возвращается — на радио-передачу, где его свели с другими участниками военных действий, но со стороны Косово — и они все говорят о своем опыте…
— Это было ТВ-шоу, я был на этом шоу! — перебил ее Хулиган.
— Правда?!
— URBANS сделали это, они позвали туда людей, которые служили в военных частях по всей стране. Это было очень круто, тогда мы не понимали насколько масштабно это было, сейчас сделать такое невозможно. У них была студия в Нови Саде, я представлял официальную Югославско-Сербскую Армию. Там были люди, представляющие Сербские силы в Боснии, Сербские силы в Хорватии, Хорватские силы в Хорватии и так далее. У меня там случилась разборка… но я не дал тебе закончить, прости.
— Нет, ну дело в том, что… вот сегодня у меня был интернет-мастер, — переключилась D, — и он спрашивал меня о войне, он был очень образованный, знал где именно что происходило в Югославских Войнах.
— Здесь, в Киеве?
— Да, обычный украинец. И мы говорили о тех временах, и он, такой: “And what happened after voina!?” Я говорю, ну все приняли друг друга в объятия, все сейчас лучшие друзья. Кто лучшие друзья здесь в Миссии? Балканцы. Они зовут нас Балканская мафия. Неважно, откуда ты приехал. (*D работает в Миссии ОБСЕ.)
— Ну, ты знаешь… и да, и нет. — сказал Хулиган.
— Ну в Миссии это так. Я видела боснийцев, хорватов, сербов, черногорцев, и это удивительно как мы ладим, когда покидаем пределы бывшей Югославии — где-то в другом месте. В Миссии это потрясающе.
— Да это во многих местах так. Я просто хочу сказать… Ну взять к примеру эту тюрьму в Гааге, как ее…
— Шевенинген. Международный суд для военных преступников.
— Да. Они там зависают все вместе, вырастили свинью к Рождеству и все такое, но потом, опять-таки, они все идут выступать друг против друга в суде.
— Одна из самых нереальных историй, которую мы публиковали, — сказала D, — была о том, как заключенные из бывшей Югославии, подозреваемые в военных преступлениях, обращаются друг с другом в Гааге!
Они там вырастили свинью, они готовят по очереди — у них есть расписание, они зовут друг друга “Мистер Президент”, мистер кто угодно — в общем, полный респект. И эти же люди воевали друг с другом и позволили 125000 мирных жителей умереть! А теперь они живут в полном согласии в следственном изоляторе в Шевенингене. Это безумие.
— Это была самая безумная история из всех нами опубликованных. Они, кстати, там ходили и к Милошевичу, и такие: “Мистер Президент, чего бы вам хотелось сегодня поесть?” Они причинили столько зла. Для меня, помимо военных преступлений, — это и экономические последствия войны. Они просто взяли и разрушили рынок, где 22 миллиона людей что-то производили стратегическое, а теперь фабрикам просто капут. Мы до сих пор не оклемались от войны.
— Так вот, я был на этом ТВ-шоу, — вернул нас в историю Хулиган. — 20 человек и 2 ведущих; все — участники военных действий, кроме одного, Марко Видойковича, он представлял тех людей, кто отказался служить — дезертиров. Он был известный писатель, молодой парень, он написал типа бунтарскую — дерьмовую, на мой взгляд — книгу, но она была популярной.
И они спросили меня первым: “Ты чувствовал себя виноватым? Ну потому что ты ведь не сбежал?” А я был призывником, я не был добровольцем. Я ответил, что это очень сложный вопрос, я не могу так просто ответить. Я из деревни; быть дезертиром в деревне — не то же самое; там мои родители, и я не думаю, что у меня был выбор, ну и все такое.
И он мне сказал: “Ты должен чувствовать себя виноватым!” Я попытался ответить что-то, но ведущие ему подыграли — ну потому что он же знаменитость — я разозлился и ушел из студии.
— Очень похоже на тебя.
— Тогда мой друг, который был режиссером шоу, позвонил мне и сказал: “Пожалуйста, вернись — у нас без тебя там дыра в картинке. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вернись.”
Я вернулся. И потом хорватский чувак, который был добровольцем — он даже не знал кто такой Марко Видойкович, потому что тот был звездой в Сербии, не в Хорватии — и он ему такой, с хорватским акцентом:
“Слышь, пацан, ты понятия не имеешь о чем говоришь. Что ты знаешь о войне? Ты не понимаешь этого дерьма.’
Хулиган очень смешно хрипит с гневным пиратским акцентом, мы ухахатываемся.
— То есть он защищал меня.
— Потрясающе. — сказали Брайан с D.
Я зависла, пытаясь уложить это в голову: хорватский доброволец защищает сербского призывника-пацифиста от нападок хайпующего сербского дезертира.
— А, вот мой второй любимый анекдот о Балканских войнах, — сказал Хулиган. — Позже я подружился с хорватскими и британскими ребятами, и с тех пор мы с ними каждый год ходим на яхте в Хорватии. Каждый год. И вот однажды у меня случилась какая-то жуткая солнечная аллергия, и мне сказали, что кальций помогает. Я выпил каких-то таблеток, но они не помогли вообще, и наш шкипер из Осиека — это регион в Хорватии — он сказал: “У меня большой опыт в этом, нужна инъекция. Мы сейчас идем в Лошинь, там ты пойдешь в скорую и они сделают тебе укол.”
Я такой: “Да не пойду я в скорую, я не покупал страховку, и это будет мне стоить 100 евро, а я приехал с 500 и мне вообще не нравится идея отдать 20% моих отпускных денег за визит к врачу.” И он такой: “Нет-нет, ты можешь использовать мою страховую ID.” — “Это безумие, они же поймут, что я из Сербии.” — “Ой, нет, для этих людей на острове мы, люди с континента, — все на одно лицо. Они и не узнают.”
В общем, он убедил меня как-то и я пошел. И там я такой: “Да, нет, ага” — ни одного целого предложения, чтобы они не вычислили акцент. Они вкатили мне этот укол — надо сказать, реально вштыривающий — и сыпь правда прошла. И вот мы с ним уходим, я смотрю его страховку, а там написаны разные основания для оказания медпомощи: ты можешь быть рабочим, пенсионером, студентом, или участником Великой Патриотической Войны. И он такой: “Ну не так уж мы и сжульничали.” И я такой: “Ну да, я же был участником. Правда с другой стороны.”
— Со стороны агрессора! — все хохочут.
Между делом я спросила: заслуживал ли, по их мнению, Милошевич (призрак которого так и слоняется туда-сюда из письма в письмо) суда и приговора, и всего, что с ним произошло? Потому что встречаются в медиа инсинуации, что мол вот он умер, а Гаагский суд на него ничего такого преступного не нашел, но факт этот все замалчивают, ах-ах, жертва несправедливости.
— В российских медиа, наверное? — Сказали мои сербы. — Вся семья-то его сейчас где? В России. Просто дело со смертью закрыли. Заслуживал, еще как. Заслуживал в 100 раз больше, чем это.
— Она близко следит за событиями в России… — сказал Хулиган.
— Ну да, я же русская.
— … и она уверена, что Путин скоро уйдет.
— Прекрати меня троллить!
— Я серьезно!
— Я тоже в этом уверена! — сказала D.
Мы обсудили признаки деградации режима и передачи власти в силовые руки с целью сохранения путинизма без Путина.
Еще чуточку напившись, я спросила Хулигана:
— Ты кого-нибудь убил на войне? В кого-нибудь когда-нибудь стрелял?
Я предполагала ответ, он ведь дал себе обещание, но мало ли.
— Нет. — Он покачал головой. — Никогда.
…
И пока мы говорили обо всем об этом за ужином, мой любимый Марк Фейгин записывал созвучный эфир:
“Гражданской войны больше в этой стране не избежать. Это — констатация, с которой нужно примирить сознание очень большого числа людей. Которые должны понять, что исправить положение в стране, улучшить свою отдельно взятую жизнь, и государство, и общество в целом, можно только приняв эту данность. Что власть эта не изменится. Мирным путем власть не собирается ничего менять в пользу этого общества, поэтому готовность к тому, что случится в России, является важным признаком взросления сознания.
Революцию делают не народы, а единицы, но мысль эта захватывает очень многих — по факту, не со старта. В России так всегда было и так будет.”
Вспомните, как все складывалось в 1917: в январе 1917 ничего не предвещало того, что произойдет в феврале. Тем не менее, это произошло. Революция, как и демократия, — чудо.
…
Наутро меня мучило похмелье и вопрос: что случилось с электрогитаристом, потерявшим палец в Косово? Мы тогда с ребятами отвлеклись от этой истории, так что мне пришлось написать D, чтобы узнать финал. Он оказался немного разочаровывающим — в смысле не таким рокнрольным, как я ожидала, но совершенно в тему письма.
Электрогитарист пришел на то ТВ-шоу, на котором был Хулиган, и извинился за то, что не дезертировал.
…
Я обещала, что назову следующее письмо Riot Division, но это письмо, опубликованное в 7-летнюю годовщину Аннексии Крыма, правильнее будет назвать ‘Определение Гражданской Войны‘ — потому что мне ведь так и не понятно, что это: невидимые шрамы Хулигана, наш смех над военными байками или ура-патриотический ПТСР. Так что вот оно — и сложилось, как всегда, само.
Ты тоже пиши нам почаще. Даже если в уме и не получается сразу отправить. Это помогает.
Надеюсь, ты скоро вернешься, а то у нас тут без тебя немного дыра в картинке.
До связи, дорогой Склонный К Побегу Навальный.
